Все ученики делятся на три группы. На тех, кто искренне не хочет учится, на тех, кто искренне ничего не понимает и на зануд, которые всё хотят и всё понимают. Школьная аксиома. Есть еще удачливые кретины, но их Сашка настолько не любит, что даже в свою теорию не вписал, хотя сам в школьные годы был скорее тем самым удачливым кретином, у которого всё всегда получается без особых усилий, чем занудой. Иногда эти две грани в его характере сталкивались. Так и появился всё-на-свете-знающий практикант Ирбесезе. Но не суть. Суть в том, что самой трудной для обучения категорией учеников остаётся та, где искренне непонимающие. Настолько искренне, настолько не понимают, что диву даёшься, а через пару личных консультаций с такими и сам перестаёшь понимать. Любой учитель готов опустить руки, пятый раз объясняя какую-то простецкую теорию, о которой миллиарды говорят «это же естественно», а вот этот вот овощ на против тебя, тупит глаза и говорит, что всё равно ничего не понял. О, в практике Александра были подобные случаи, но ему хватало терпения, чтобы не сорваться на бедном ребенке. Всё-таки Сашка человек добрый, да и обладает уникальной способностью – он может сделать понятным даже самое непонятное и даже самому непонимающему. Идеальный учитель. Только Сашка не хотел им быть.
Он никогда не пускал слюни по учительской участи и уж тем более по их зарплате, просто ну сошлось так, что он вдруг стал практикантом Ирбесезе, будущем преподавателем с большой буквы. Каждый год объяснять одно и тоже… Это же так грустно! Информацию, которая возможно когда-то приводила в восторг, а может перевернула весь твой мир, повторять снова и снова. Это как любимый фильм засмотренный до дыр – в конце концов он становится просто любимым, безо всяких восхитительных взглядов, удивленных вздохов и испуганных вздрагиваний, которые присуще лишь первым двум просмотрам. Это ли счастливая участь для человека, который с детства каждый день придумывает что-то  н о в о е? Нет, Сашу манили дальние горизонты; неисследованные, удивительные и  н о в ы е.
Именно о горизонтах думал Ирбесезе, опустив голову на стол и исподлобья наблюдая, как Ларочка непонимающими глазами уставилась в небольшой текст, который Саша дал ей, обещая, что он всё расставит по полочкам. Хоть Саша учить и не любил, но помочь кузене, попавшей в жуткий лабиринт бесполезной информации(по мнению Саши, школьная программа – скопище бесполезной информации) по теоретической магии, отказать не мог. Ну как же Ларисочка обойдётся без Сашечки в таком деле? Все эти исторические выписки, придуманные для того чтобы упростить понимание, но в итоге лишь осложняющие всё… Ирбесезе и сам недавно был учеником и больше всего на свете не любил теоретическую магию. Зачем теории, когда на практике всегда всё по другому? Саша из тех, кто считает, что заклинания надо учить применяя их на всех и вся, зелья - каждый день кормя всю семью новым варевом, а географию - лишь при помощи собственного опыта, то есть путешествий. Но школьная программа не разделяла взглядов Ирбесезе, за что Александр иногда подумывал реформировать её. Но вернемся к делу, а то замечтался наш будущий министр образования.
Кажется Саша уже потратил на Ларочку почти всю свою энергию, размахивая руками, взахлёб тороторя одно и тоже тысячи раз, рисуя и стирая диаграммы, таблицы, паучки… Он даже нарисовал настоящую картину, решив, что проблема может быть в том, что Риса не усваивает условных обозначений и ей нужен подробный рисунок. Увы, его творчество не дало результатов и Саша начал хвататься за свою голову чаще, чем делает это когда корпит над каким-нибудь проектом собственного сочинения. И вот, когда силы оставили его, он вручил Ларисочке листочек с небольшим текстом, написанном достаточно просто и важно, а сам разлёгся на столе, как ученик на первом уроке.
- К чертям, Лааар, - протянул он, - Солнце давно село, тебе давно пора спать. Воспитанные девочки давно уже видят двенадцатый сон в такое время, - он улыбнулся и схватился за листок, который Лара не хотела отпускать. Дёрнул раз, дёрнул два, - Риса-Риса, отпусти листочек. Мы с утра его прочтём, хорошо? – не хотя Ларочка отпустила листочек и Саша очень быстро запихнул его в самую гущу своих бумаг на столе, среди которых этот листок А4 был как иголка в стоге сена. Он был слегка зол из-за усталости и выместил всю злость на листочке, таким жестоким образом отправив его в небытие. Должно быть на этом его злость и закончилась, и усталость тоже, ибо усталость Сашка  испытывал исключительно только из-за однообразия мысли, а не от физического напряжения. Тихий час в Тибидохсе давно уже настал и Александр вовсе не собирался отпускать Лару бродить по ночному замку на свой страх и риск. Не впервой его родственницы засиживались у него допоздна, и каждый раз он с лёгкостью уступал им свою кровать, а сам в то время не спал, и занимался чем-то полезным и тихим, лишь бы не побеспокоить чей бы то не было тихий сон. Вот и сегодня он танцующими движениями проводил сонную Голубеву до кровати, разрешая спать в одежде. Он всё-таки не строгая мамаша, да и в одежде тоже удобно спать! Сашка и сам частенько засыпал так, в чём был, и с уверенностью может сказать, что когда спишь, не замечаешь в тёплой пижаме ли ты или в твёрдом смокинге. Хотя заснуть в смокинге куда хуже, чем заснуть в джинсах, к примеру. Поняв, что сейчас он сможет вернутся к той умопомрачительной раритетной книге, которую нашёл в архивах библиотеки, Сашка приободрился и уже не выглядел таким усталым. Сашка же батарейка и не абы какая, а Дьюраселл! Его энергии хватает на долгие месяцы без сна!
- Может тебе сказку на ночь почитать? – в шутку спросил он у Ларочки, но видя как та мается и ворочается(должно быть Риса не разделяла мнения Ирбесезе, что спать можно в чём угодно) понял, что сказал очень умную мысль. Была у Сашки книжечка – сборник сказок – заколдована так, что дети услышав первое слово сказки  мгновенно засыпают и видят сказку в своём сне. Помнится, он частенько так убаюкивал как и Ларочку, так и Наденьку, но в давние времена. Сашка всегда держал книжку в комнате, мало ли что могло произойти, а вещица очень даже ценная. И видите, пригодилась-таки! Всё так же пританцовывая и даже начиная что-то напевать себе под нос(раритетные книги приводили Сашку в восторг, а ту которую он нашёл он счел лучшей в своём роде и не мог остановится радоваться, как ребенок) он провальсировал, о нет, он просальсировал или отчачачачил, по комнате и с книжкой в руках сел на краешек кровати, где всё ворочалась Ларисочка.
- Слушай, - он наугад открыл страницу, - Красная шапочка! О, я так любил эту сказку, в детстве и так смеялся над развязкой! Мама говорила, что я псих, так как сказка драматическая, а я ничего не мог с собой поделать, говорящие шапочки с бабушками в животе волка приводили меня в необъяснимое отупение, и я смеялся пол часа без передышки! - Сашка с улыбкой уставился в поток, вспоминая те прекрасные мгновенья детства, когда мать искренне не понимала сына. Это всегда смешно, когда взрослая женщина не понимает маленького мальчика, не потому что он до жути умный, а потому что он просто ребенок со своим воображаемым миром, который никогда не поймёт женщина-реалистка, - Так вот, - он понял, что отвлёкся и начал рассказывать, - Жила-была маленькая девочка. Мать любила ее без памяти, а бабушка еще бо... – Ларочка уже спала, таково волшебное и стремительное свойство книги, – больше. О, люблю эту штуку! Столько лет прошло, а работает лучше прежнего! Ну ка, - он приблизился к лицу Ларочки и скривил странную рожу, издавая точно такие же странные звуки, - Похож на Пелменника? – но не один мускул на лице Лароисочки не дрогнул, - В глубоооком забытье, иначе бы точно рассмеялась.
Саша смотрел на Лару с таким воодушевлением, что войди кто в комнату точно не понял бы ситуации. Практикант Ирбесезе рассматривает девушку в своей кровати глубокой ночью, не смея даже моргнуть, а девушка «еле дышит». О, этот пошлый мир наверняка подумал что-то из ряда вон выходящее, когда в действительности Саша просто очень любил смотреть на спящие лица. Спокойные, ничем не потревоженные спящие лица. Да даже встревоженные кошмаром всё равно вызывали у него восторг. Но не тот восторг, который вызывала раритетная книга. Этот был таким тихим, совсем нежным. Он, наверное, смог бы смотреть на спящую Лару всю ночь, но нет, его ждёт его заветный приз – книга, которую он еще не читал. Он собирался было откинуть волшебные сказочки в сторону, но его заинтересовали каракули, выписанные чёрным по красному, у Красной Шапки на шапке то бишь. Он присмотрелся и с удивлением обнаружил, что это его собственный почерк датируемый на пятый курс его учёбы. Да это точно был тот корявый, косой, пухлый ученический почерк. И этим почерком Сашка когда-то давным-давно описал свою фантазию, сон, ничего научного в ней не было, лишь тезис без аргументов. Пустой звук. Тишина!

«У многих народов мира(большинство из которых давно не существует) ..как жестоко.. был свой ад. ..что за бред.. Он решительно отличался от всех тех «адов», о которых мы слышим сегодня. ..я увлекался религией?.. Никакого адского пламени, чертей и дьявола. ..я точно не был каким-нибудь там фанатиком?.. Лишь тишина. Всепоглощающая тишина. ..какая к чёрту тишина? ну и дурак я был!.. Всепоглощающая в прямом смысле слова. ..кажется, я забыл что-то важное.. Она поглощает любого в свои бездны, где нет ничего, кроме страха. ..что же я мог забыть?.. Это мир, ..чёрт! эту книгу нельзя читать слишком долго иначе она на.. откуда ..чинает действо.. нет ..вать на.. воз ..те.. вра ..бя.. та. ..самого!»
Александр Ирбесезе свалился с кровати вместе в книжкой, проваливаясь в беспробудный сон. Сон, который нельзя остановить, пока он не подходит к своему логическому концу.
***
«Итак, я сплю, я очень-очень сплю. И скорее всего я сплю во сне своей адской тишины. Тишина, которая поглощает всё вокруг. Как мило. Главное. Итак, главное не забыть, что я есть я и тогда всё будет в порядке», - Ирбесезе открыл глаза и осмотрелся. Вокруг бегали люди, мельтешили тут и там с расстроенными минами, - «Скорее всего, они расстроены из-за тишины. Скорее всего, да, смешно.  Я – монстр! Это я создал тишину! Ну, хоть хорошо, что здесь нет..» - Сашка увидел как к нему на встречу бежит Лара и слегка был обескуражен, - «Хорошо.. что.. здесь нет Марии? Что? Но она же здесь, тогда почему я думаю, что её тут нет? Глупости, сплошные глупости. Хуан, соберись, ведь вокруг творится такое! Надо остановить тишину. Надо закрыть её, спрятать, чтобы никто на свете никогда туда не угодил. Сосредоточься! Люди! Сосредоточься на людях! Я их единственный шанс. Что за сумасшедшая жизнь. Рождаешься простым мальчиком, Хуаном из провинции, а в конце концов от тебя зависят жизни людей!.. Будь спокоен, иначе паника распространится слишком быстро».
- Мария! Какие новости из сектора 6? Мне сообщили, что там был обвал? Это тишина или Хорхе опять хряпнул перед дежурством? – со спокойной улыбкой обратился Хуан к своей верной подруге, коллеге, спутнице и родственнице заодно. Хуан и Мария работали вместе, хотя скорее Мария работала, а Хуан просто думал, думал, какой работой занять всех остальных сегодня. Так казалось. Хуан же верил, что вскроем времени придумает, как вытащить всех из этого кошмара. Он действительно думал. Каждый день, час, минуту, секунду. Чтобы спасти всех своих близких, да и вообще всех. Ему было страшно просыпаться. Каждый день он думал, что этот последний. Каждый день, он думал, что может открыть глаза и понять, что находится.. нигде! Каждый день, он боялся любой новости, ибо среди них могла появится и та, которая бы оповестила, что кто-то из его близких угодил в тишину.  Мария! Ах, бедняжка Мария! Светлый лучик в этом ужасном мире. Если бы не она, Хуан давно бы сошёл с ума. Хуан хотел, чтобы она все время находилась рядом, но кто остановит неугомонную девчонку, которая не может сидеть на месте, когда вокруг такое? Да никто не может и все рискуют самым близким.

переборщил

Отредактировано Александр Ирбесезе (2010-11-28 23:23:00)

«Вот так рушатся планеты… Если в детстве вы читали научную фантастику, то вы должно быть представляли, как и я, взрывы, хаос, разрушения! Но ничего этого нет. Мы тут даже не кричим. Всё происходит в гробовой тишине. Человек за человеком, корпус за корпусом… Они просто уходят в Тишину и больше никогда не возвращаются. Это как игра в прятки, в которой никто никогда так и не будет найден.
Наша Тишина не дает нам покоя. Не успокаивает, не дает отдохнуть. Посмотрите, какие все вокруг.. тихие. Это конец света, чёрт побери! Самое время орать не жалея голоса, но нет. Эти люди не издают ни одного лишнего звука. Иногда мне даже кажется что всё вокруг замедленное (я уверен, это от недосыпа). Добавляет трагизма ситуации. Но ведь на самом деле все в панике, в панике, панике!... Но вы только посмотрите на них… они же молчат! Никто не плачет по пропавшим, не всхлипывает по своей участи, даже нервно по столу никто не стучит… Потому что мы притаились? Да, скорее всего мы действительно притаились тут, среди незримых руин и ждём, когда же Тишина заберет нас. Это вопрос времени.
Но мы не отчаиваемся. Тут нет сумасшедших Рима, прячущихся в бочке, голося по всем сторонам, что сегодня апокалипсис. Тут нет хиппарей, которые хотят совершить как можно больше грехов, раз уж они все равно скоро сдохнут. Тут все верят, что могут спастись. Во многом благодаря мне. Мы пытаемся что-то сделать, но всё тщетно. Ну, по крайней мере, когда мы сгинем, никто не скажет, что мы бездействовали. У нас есть ради чего жить, не подумайте, даже это небольшое оставшееся нам время. У меня есть Софи. У меня есть Мария. Да в общем и все остальные, оставшиеся тут с нами. Никто из них не должен знать, насколько же мы тут обречены. Я этому гарантия. Я всё пытаюсь утаить от них. Моих любимых обреченных. А сам уже не спал три дня. Три из одиннадцати допустимых. Вы знали? Я отлично знаю все стадии бессоницы. Первый день - активность, третий - смертельная усталость, пятый - безразличность и галлюцинации, одинадцатый - смерть.
Ах, Мария, мой лучик небесный в месте, где уже и солнца так такового нет. Я отвлёкся на мгновение от всех моих любимых обреченных и сконцентрировал всё своё внимание на её лице. Мне хотелось заключить её в объятья, заболтать до такой степени, чтобы её милая головушка забыла на мгновенье о Тишине, но я не могу так поступить с собой. Я эгоист в какой-то мере. Я не хочу брать на себя вину забвенья, вину, которую лишь в конец отчаявшиеся берут на себя. Поэтому всё, что я мог сказать было столько же сухо, как и все остальные мои  фразы сегодня. Какая мне разница до корпусов, до этих безобидных обвалов? Они - лишь груда металла, к которым Тишина подступила настолько близко, что мы закрыли их. Я улыбался в ответ. Я был готов ответить улыбкой на любую новость, пока это не переступало граней приличия. Если она скажет о смерти нашего знакомого, было бы грубо улыбаться».

Хуан еще не знал, что его ждёт. Он смотрел на Марию без малейшей догадки о том, что она сейчас скажет, ни напрягал ни одну извилину своего мозга, потому что просто напросто устал думать. Только дураки думать не устают. А Хуан вовсе не дурак, хотя не проявил в этой ситуации ни капли проницательности, ни капли ума.
Почему мы перешли непосредственно с истории из уст персонажа к авторскому повествованию? Потому что в дальнейшем Хуан теряет возможность говорить и думать и, соответственно, рассказывать свою историю. А всё из-за каких-то неуверенных слов.
– Хуaн… Сoфия ушлa в Тишину, - а Хауан Гарсия так и остался стоять с улыбкой до ушей. Но дело было не в том, что это его позабавило. Дело было в том, что Хуан замер. Настолько неожиданно, настолько сильно, что не мог убрать даже грубую улыбку с лица. Какие-то мгновения он просто стоял. Обрабатывал информацию. Знаете, будто ему сказали что-то абсолютно нереальное, но очень реально звучащее: ему приходилось бороться с самим с собой, с равными друг другу противоречиями.

И вот, он понял. Уголки губ поползли вниз, взгляд стал совсем пустым, будто Хуан в мире природе занимал место рядом с подорожником. И с таким видом он простоял секунд пять. Очень долгих пять секунд, которые посвятил полностью своей Софи. Софи, Софи, Софи! Он не мог её потерять! Она не могла уйти в Тишину! Она не могла так поступить с ним! Хуану хотелось плакать. Рыдать как последней размазне, потому что он  потерял последнее, что у него было. И ему было уже начхать на, как он сам их называл, своих любимых обреченных. Он вдруг решил, что во всём этом нет никакого смысла. Потому что они уже не смогут никого вернуть, даже если выживут сами и все, абсолютно все, кто был в этом месте, даже спасясь, не смогут жить дальше, каждый день вспоминая лицо любимых, которых потеряли здесь. Софи. Единственная в своём роде. Единственная женщина, которая могла заставить Хуана спать в этом месте, могла уговорить его что-то съесть, даже если комок в горло не лез от горечи утраты одного или другого сотрудника. Даже Мария не имела такого влияния. Мария была сестричкой, которую хотелось оберегать, с которой хотелось смеяться, но когда что-то случалось, Мария не могла вывести Хуана из состояния аффекта. Это могла только Софи. Хуан думал, что же ему теперь, чёрт побери, делать? Он не мог жить дальше и уж тем более не мог умереть. Софи ушла в Тишину. Это страшно и необратимо. Будто весь воздух высосали и Хуан начинает задыхаться. Он и вправду не дышал. Он не хотел дышать. Он только и мог, что думать о своей дорогой Софи, в эгоизме жалеть самого себя, какой он несчастный потерял всё, в отчаянье пожелать, что прямо сейчас, на этом самом месте, всё будет законченно. И на все это Хуану хватило пяти секунд.

- Как? – отрезал он полуплаксивым голосом. Его брови поползли вверх и выглядел он воистину несчастным. Но больше всего на свете ему было жаль Марию. Ему что? Ему уже все равно, жизнь кончена, а Мария.. У Марии всё впереди. И она страдает видя Хуана в таком состоянии.
- Как? – повторил он и в его глазах начали скапливаться слёзы. А он-то думал, что у него обезвоживание. Его взгляд вернулся из пустоты и уставился на Марию. Он смотрел на неё так пристально и даже жадно, будто она единственное, что держало его в этом мире. Нет, плакать при Марии он не желал.
Он хлюпнул носом, протёр грязным рукавом глаза:
- Как такое могло произойти? – спросил он, будто в пустоту. Он действительно не понимал. Как её могли отпустить? Неужели никто и не подумал о мести раздасованного Гарсия? Неужели все решили, что он нормально и спокойно к этому отнесется? Люди уходили в Тишину. С этим приходилось мирится. Но мириться с уходом Софи?! Нет, это выше сил Хуана. А что же в его власти? Что он может сделать? Зачем ему это делать? Он всё потерял. Всё. Из Тишины никто не возвращался. Никто и никогда. Это статистика. И сколько бы Хуан не думал, он не мог доказать, что из Тишины выйти можно. Только что та…
Та теория больше похожая на сказку, которую он обдумывал не первый месяц. Сердце билось бешено. Сердце разрывалось на части. А мозг сказал: «Идиот, я с тобой не дружу. Прощай!». А Сашка так стремительно менялся на глазах у Марии, что было явно – он сходит с ума. Он схватился за голову и начал ходить туда сюда. Он думал о вечном, в какой-то мере. Быть или не быть? А к чертям. Наш Хуан не Гамлет, он не морозится пол пьесы.
- Я иду за ней, - бешено дыша произнес Хуан, смотря прямо Марии в глаза. Она могла его не пустить. Это в её силах. Он остался бы. Ради неё. Потому что процент вернутся  милипиздрический, извините-извините. Но Мария не остановит его. Он верил. Он надеялся и умолял взглядом отпустить его. Даже помочь.