Реклама прервала шоу про юных, но очень беременных, лысегорских магвочек на самом интересном месте – только у новоиспеченного отца полились слезы, как картинка сменилась улыбающимся карапузом, повествующим, что «ЖуйПейГлот для упырят – лучше мамки во сто крат».
        – Ха! Если б у меня такая мамка была, я б тоже из банки лопал, – хохотнул Ромка, укрываясь пледом с головой. Вечер обещал быть чудесным. Юрка, в чьей комнате Кисляк вновь паразитировал в связи с нехваткой койкомест для всех кризисующих магического мира, улетел «лысегорствовать», если вы понимаете Идиотсюдовский сленг, конечно. Очередная глава магсертации, недописанная дальше заголовка, дожидалась ночи перед своей сдачей. По зудильнику крутили новые магреалити-шоу. Под пледом ждали недоеденные с утра бутерброды. А больше Кисляка ничего не бодало. Ну, разве что, останется молодой папаша со своей грудастой половинкой или нет?
        Скрип входной двери в такой ситуации был даже хуже рекламы. Не любил Рома, когда кому-то было от него что-то нужно в кислый прайм-тайм.
        – Уходи, чудище коридорное, я не хочу пропустить самый сочняк! – однако, бывалые тибидохские мачо такие отказы не принимали ещё со времен второго курса. Мачо хотели зельетворной любви и Лоткову. А Ромео, может, тоже хотел себе лучик света в темном царстве, но его мнение никого никогда не волновало. «Поехавшие! Что в зудильнике, что тут – скоро кикиморок в нянек переучивать начну и сдавать в аренду. Вот обрадуются, рожи склизкие». К несчастью Ромки, в его ароматные покои явился именно Жикин, которого послать к водянистым дамочкам было нельзя. Мужская солидарность многолетней выдержки, ну вы понимаете. К несчастью Жикина, Ромка его заказ хотел готовить так же, как свою магсертацию, и теперь отмазывался фазами луны и собственной невероятной занятостью. Мол, и запись к нему за год, и предоплата обязательная, и по таким дням он не принимает, и, возможно, он даже в отпуске – свяжитесь с секретаршей, ей ни зелий, ни Ягуна не надо. Выдуманные женщины вообще очень нетребовательны – чем не мечта?
        Зря он так. На своей шкуре испытать Жикинский дар убеждения, ломающий принципы всех благородных нимфеток Тибидохса – ни одному мужчине не пожелаешь. Тут тебе и сосиски, и пиво, и контрольным в лоб: «обещал». «Ну, раз такое дело, то…»:
        – Базару ноль, – «только дурак от своего слова и Гломовского пива откажется». Ромка, конечно, лентяй, но далеко не дурак. Да и какой тёмный, выудив из-под дивана ящик с ингредиентами и избирательно сгребая в него бутыльки с полок, упустит случай бросить что-то вроде: «Жика, ты это – свиданки не забудь отменить. Тут работы на ночь, не меньше», – и отправиться в путь дорогу: в одной руке пыльный ящик, в другой – початая бутылка, в зубах – петрушка из вчерашнего рассольника. Проще было бы устроиться прямо в комнате, но чутьё (и вторую неделю ноющая спина) подсказывало Кисляку, что Идиотсюдов такого варварства не одобряет – хоть проветривай, хоть нет. Спать в коридоре Ромке никогда не нравилось, а за дело – тем более.

        Хорошо, что он себе давно приметил невзрачный кабинетик, в котором под охранной простыней и припрятал свой котёл – чужими Роман не пользовался, кто знает, что они в слизь на стенках впитали. У него-то всё по уму. Сплошной амур с русалочьей слюной и блёстками. «Главное, чтоб простынка не придушила кого. В котёл грохнется - придется магфиози всяким отраву поставлять. А это не моё - напряжно слишком». Тринадцать закоулков спустя, проведенных в беззаботной беседе о мальчишеских великих планах, Ромка остановился и почесался. Пришли, значит:
         – Не понимаю я тебя, Жика. Ни тягу к бабам твою. Ни это вот, – травы, пакетики с чьими-то сушеными внутренностями, и прочие мелочи влюблятельной магии укоризненно затряслись в ящике перед лицом Жоры, пока Ромка открывал дверь в кабинет рукой с не менее ценной ношей. Внутри оказалось хорошо. Не в меру пыльно, в меру грязно и ни одного постороннего тела. Рома бы даже в ладоши захлопал, как ребенок, которому разрешили рисовать радуги на обоях, но был слишком занят приготовлениями и болтовней:
        – Ко мне обычно девчонки обращаются. Ну с ними все понятно. Стесняшки всякие ихние, например, принцев подавай до одури от дурман-травы влюбленных, все дела. Но ты-то? Для девиц же какой приворот лучший? Вина налил, свечей зажег – вся романтика. Я иногда молодняку так лысегорское впариваю, на тине-рябине которое. Никто не жаловался. Может, тебе такое же заказать? Так я Юрцу скажу, чтоб привез.
        Шутки шутками, а Рома, стоя перед котлом, уже чувствовал себя настоящим практмагом, а не пятилетним раздолбаем. Да и заказ был серьезный, всё-таки не лопухоидок соблазнять собрались:
        – Дались тебе эти лотковщины ягунистые, – Кисляков затих, – Точнее, именно что не дались, мхах. Лады, помогу, чем смогу, а не смогу – пиво валюта безвозвратная, тут уж сам понимаешь, чувак – фатум.
        Рома всё-таки не бог какой древнегреческий, гарантий никаких. Судьба вообще была любимой отговоркой Кисляка от любых жалоб и возмущений – главное, называть по-умному да пальцем в потолок тыкать. С такими понятиями спорить никто не брался. Кто ж ее, судьбу, поймет. Да и шутки с ней шутить – не настоечку без запаха в чаёк прекрасным дамам подмешивать.
        Хотя, что скрывать, Лоткову Ромка и сам приворожить пытался. Приколу ради, веселья для. Не вышло ничего ни в первый, ни во второй, ни в тридцать третий раз. «Видать, конфликт какой-то с врожденной магией», – но Жикину знать об этом было не обязательно. Да и остальным фанатам Кати – тоже. Они избранные. Избранные подопытные кролики упрямого Ромки. Сколько он не модернизировал для них составы, сколько не булькал креативом – Лоткова оставалась неприступной крепостью, позорящей честь зельевара свет купидоныча.
         «Не, а вдруг прокатит в этот раз». Кто ж её, перстами указующую, разберет, верно?

        – Глянь штуку какую припас! – штука мутно булькнула в бутылке, – настоящий кикиморский самогон, тащемта. На воде только для барышень юных да наивных годится, – «проверено», – у тех, что посочней, защиту так просто не пробить. Но, блин, и вонища же тут будет. Тебе, может, одеколоном отбойным умыться? – с заботой поинтересовался Ромка, выставляя на стол своё изобретение для таких вот помощничков. До лекарства от носа еще далеко, но главное начать! – Правда, кадрить пойдешь тогда через два дня, если не хочешь, чтобы рожу тебе расцарапали вусмерть. Зато запаху ноль. Но за это уже отдельно сочтемся – эксклюзив, например.
        Ромка своей придумкой настолько гордился, что даже бутылочку для одеколона выбрал новую и чистую, и бумагу для этикетки не от газеты оторвал. Правда, надписи на ней никакой за месяц так и не появилось. Не мастак был Кислый названия выдумывать. Да и что, по сути, есть название? Первый шаг к слогану. «А там и до рекламы недалеко», – из страны мечтаний Ромку вернули колючие розы, которые так рьяно впились шипами ему в руки, будто он их собирался пустить не на благое дело, а хмырям на корм. Между тем, туда им теперь и дорога. Кисляк слишком уважал себя, как практмага, чтобы доверять попорченному кровью продукту соблазнение женщин.
        – Сегодня праздник у девчат. Сегодня будем без пошлостей с шипами. Ну, что тут еще у нас есть, – вдохновившись внезапной сменой главных актеров в своем булькающем театре, Рома натянул перчатки и наскоро собрал разномастный букетик, который был тут же вручен Жикину со всеми полагающимися почестями:
        – От души душевно в душу, дарю, ага. Всю эту мутотень цветочную сам режь, чтоб, значит, энергия твоя впиталась. Не в меня ж влюблять будем, верно? Нам осечек, Жика, не надо, – вообще, Ромка всегда был удивительно честным пареньком, если по тёмным понятиям. Но тут уж Жора сам виноват. Вытащил юного зельевара из уютного мира меж пледом и диваном, хорошо хоть дал магшоу на запись поставить. Впрочем, если верить новомодным приданиям, энергетика вполне могла сыграть свою роль. А по мнению Кислого – так чисто для лентяев сказочка. Даже удивительно, что не он её придумал. «Зато использовал!».
        – Смотри не порежься, кровь – такая хмырня непредсказуемая, что я лучше сразу спать пойду. Да и не впарю же потом никому остатки, пожалей мои бюджеты, окей? – чиркая под котлом спичкой, Ромка прикидывал цены на готовый продукт. На задворках сознания всплыло что-то про неубитого медведя, но Кисляков, погруженный уже в транс высчитывания граммов состава и дырок от бублика, залил посторонние трупы пивом – «хорошо идет». Кикиморский самогон было решено разбавить родниковой водой, а не отбракованные розовые лепестки, болтающиеся на дне ящика, положить в заготовленные для зелья склянки. Чтобы продавалось лучше. Люди, ищущие искусственной любви, всегда очень хорошо покупались на такие фантики.

Отредактировано Рома Кисляков (2013-09-01 21:01:54)

Верочка была дамой достаточно экстравагантной, но все же не роковой. Уж чем-чем, а этим, как говорится, бог обделил. Роковым мог показаться каблук на правой туфле Верочки, ее красный шарфик или цветастая юбка в мелких попугаев, но никак не сама Попугаева, которая уже только одним своим голосом заставляла людей старательно искать себе укрытия, или прятать голову в песок, как страусы, раз уж не нашлось никакого другого места. Наверное, самым роковым и обращающим внимание, во всей Попугаевской внешности, был, как ни странно ее нос, слегка искривленный в детстве, когда она подглядывала за своей сестрицей. То было славное время. Тогда, Вера была еще наивным и светлым существом, имеющим свои представления о реальной жизни… хотя, о чем это мы? Это же Попугаева. Поэтому нюх к сенсациям был у нее в крови.
Но сегодня, вместо того чтобы рыскать по самым злачным местам, томно вздыхать и хлопать глазками, если проходил какой то симпатичный магспирант, или же презрительно морщить носик, если это была магспирантка, Вера искала свою лучшую подругу Дусю. Которую, она, кажется, не видела со вчерашнего вечера. Это пугало юный ум Верочки. Своим сенсационным носом, и двумя полушариями мозга она чуяла неладное. Не уж то, мерлиновы подтяжки,  она ушла на свое свидание и этот маньяк Федор (А может быть Борис или Енисей, Вера даже имени его запоминать не хотела!) уже давно порезал ее Дусеньку на кучу маленьких пряников. А ведь все было так прекрасно! Они с Дусей все свободное время проводили вместе. Искали поводы для сплетен, хихикали над пухлыми купидончиками, в нелепых валенках, и восторженно глазели на магографию с Пуппером, споря о том, кто же за него выйдет замуж.

А теперь, всем мечтам следовало бы превратиться в тлен и пепел только из-за того, что Пупсикова влюбилась. Вера всеми фибрами своей души уже ненавидела этого паренька, хот Дуся их даже еще не познакомила. Сердце предательски выбивало марш Мендельсона, хотя внутри будто бы гарпии взбунтовались. Хотелось уже поманить Горьянова, и попросить его наслать такой сглаз на этого несчастного, что даже могло бы стать стыдно. Но Верка была темной, поэтому чувство стыда в ней ни коем образом не взыграло. Она вся, кипя от негодования, уже почти подошла к комнате Демы, и было схватилась за ручку, сиротливо и обреченно торчащую из двери, как остановилась. Ведь Горьянов, оружие локального, а того и глядишь локального действия. Да и дрянной его язык сразу же сообщит Семь-Пень-Дыру о том, что Верка приревновала свою подругу, а тот уж как сломанный передатчик разнесет по всему отделению. А обязанность разносить сплетни только ее, Веркина. Она к этому делу очень ревностно относится, и никому, а уж тем более Горьянову и Пню, такое творить не позволит.  “Ну, уж нет, к гарпиям все!” Верка распрямила плечи, изобразила самую гордую свою осанку и направилась куда-нибудь подальше от комнаты Горьянова. Лучше было поискать Дусю и ее любовника, и застать их, так сказать с поличным. А еще лучше устроить настоящую истерику, показать, как она несчастна, и страдать, много страдать. Конечно, с Зализиной в театральном мастерстве Верка бы не сравнилась, но Дусю бы научила вести себя прилично. Все же, подруги, они на первом месте, а потом уже всякие мужики. И ладно, был бы какой-нибудь симпатичный, умный, богатый. Пуппер или Жикин. Да даже Валялкин бы сгодился. Он хоть понятный такой. Хотя…. Валялкин то, как раз и не понятный. Но это чудо-юдо!
Горя от нетерпения и возмущения, Попугаева твердой, стремительной походкой настоящей супер-леди шла по коридорам школы для трудновоспитуемых волшебников и оглядывала все классы, все углы, все тайные помещения. Она была хитра как лиса, стихийна как ночная кошка и незаметна как крадущийся тигр. Только бы найти этих голубков. Только бы вывести их на чистую воду!

И вот, казалось бы, Попугаева услышала знакомые голоса, и сердце ее предательски застучало, она, крадучись подходит к двери, оглядывается, как пятилетняя девочка, которая хочет разглядеть подарки под елкой еще до того, как наступит утро. Голоса становятся громче, настойчивее, и Вера уже предвкушает победу, как дверь, толкаемая ею открывается.
И Вера, во всем великолепии какого-то полного сумасшествия видит Кислякова и Жикина собственной персоной.
– Попугаева! – со всем энтузиазмом и страстью кричит Жора, и у Веры сладко екает, где-то на уровне грудного одела, между ребрами, чуть левее. Она, конечно же, хотя крикнуть “Ага, попались”, но получилось то совсем наоборот.
И растерявшаяся Попугаева, в задумчивости почесала нос ,как бы анализируя, а может даже лучше сказать сканируя местность. Ведь вполне возможно было, что двое ее подозреваемых выпили какое-нибудь зелье, и теперь, скрываются под личиной ничего не подозревающих магспирантов. Или быть может Жикин, принял такую позу только для того, чтобы Дуся и ее ухажер успели спрятаться вот в том пыльном, и ужасном шкафу, к которому со времен Древнира никто не подходил.
- А что мы тут делаем? М? – строго спрашивает она, но на последнем междометии голос предательски дрожит, и нежность от такого восхищения Жория моментально заполняет все ее существо.  “А впрочем, Древнир с ней, с Пупсиковой…” Расслаблено думает Попугаева, поглядывая в немом восторге на двух тибидохских обалдуев.